Из четвертой песни «Ада»

В главе моей, глубоко усыпленной, Внезапный гром раздался: я вскочил, Как человек, испугом пробужденный. Кругом себя я пристально водил Пытливый взор, покоем освеженный, Желая знать то место, где я был. Под нами вниз спускались бездны склоны; И скорбью злой кипела бездна эта, И в вечный гром ее сливались стоны, И глубина была без цвета: Мой острый взор, как ни пытался дна, На что упасть, не обретал предмета. «Под нами ад — слепая глубина! Сойдем в нее; я первый — ты за мною» — Вождь рек и стал бледнее полотна. Заметив то, я с трепетной душою К учителю: «Когда робеешь ты, То чем же я свой трепет успокою?» И он в ответ: «Напрасны суеты! При виде бездны сей многострадальной Мою тоску за трепет принял ты. Идем, идем: нас путь торопит дальный!» — Так говоря, мы вместе с ним вступали Печальной бездны в круг первоначальный; И здесь, когда прислушиваться стали, Здесь не был плач, не вопли муки, но Вздыханья вечный воздух волновали: От скорби без мучений было то; И скорбью той мужчины, жены, дети, Все возрасты страдали заодно. Учитель мне: «Ты не спросил, кто эти? И почему вздыханьям их нет меры? Греху они не попадали в сети: Меж ними есть и доблести примеры. Но мало то: они не крещены И не прошли вратами вашей веры, До христианства в мире рождены, Пред светом истины смыкали вежды: Я в их семье, участник их вины. Мы здесь живем — несчастные невежды. Погибшие незнаньем: наш удел Томиться всё желаньем без надежды». От слов его я сердцем заболел, Когда среди страдающего лика Мужей, венчанных доблестью, узрел. «Скажи, скажи — учитель и владыка,— Так начал я, желая знать точней, Сколь веры нашей власть была велика,— Возмог ли кто заслугою своей Или чужой, отсель в пределы рая?» Проникнув в тайный смысл моих речей. Он дал ответ: «Здесь внове был тогда я, Когда нисшел могучий посетитель, Победоносным знаменем сияя. С ним отошли и первый наш родитель, И Авель — сын его, и Моисей, Народа вождь и господа служитель, Ной, Авраам, Давид — пример царей, Израиль сам с семьей благословенной, С отцом слепым, с Рахилию своей, И многих к жизни он возвел блаженной: А ведать надо, что до тех святых На свете не было души спасенной». Ведя беседу, мы шагов своих Средь сонма душ ничем не прерывали, Как частый лес, минуя тени их. Путь не далек от края мы свершали, Когда вдали огонь увидел я, Лучи которого потьмы пронзали. Хоть свет еще не падал на меня, Но мог я разглядеть, что в этом месте Была мужей почетная семья. «О ты, стяжавший все познаний чести! Скажи — кто эти? Им за что почет? Зачем одни, а не с другими вместе?» Он отвечал мне: «Там, где мир живет, Звенит о них прекрасная молва, Которую и небо признает». Меж тем в мой слух ударили слова: «Воздайте честь великому Поэту: Вот тень его обратно к нам пришла». Глас смолк,— и нам, ко встречному привету, Явилось четверо: но их чертам Ни радости, ни скорби я примету Не мог прочесть. Учитель начал сам: «Смотри — вон тот, что впереди как главный, С мечом в руке, идет навстречу нам, То сам Гомер — Поэт самодержавный, За ним Гораций, тут Овидий стройный, В конце Лукан, Фарсалиею славный. И как из них по праву и достойно Со мною каждый званье разделяет, Меня честят — и так оно пристойно». Здесь я узрел, какой венец сплетает Семья певцов вкруг своего царя, Что над другими как орел летает. Недолго меж собой поговори, Они ко мне привет свой обратили: Мой вождь, меня улыбкой подаря, К ним ввел: они тотчас благоволили Меня в свое собрание принять И в их премудрый сонм шестым включили. Мы шли к огню, ведя слова опять, О них же здесь и умолчать прекрасно, Как было там прекрасно их сказать. Пред нами замок рисовался ясно; Семь стен его семь раз оболокли; Кругом ручей журчал унылогласно. Но мы ручьем как по суху прошли; Семью вратами в стены необъятны Вступив, узрели на ковре земли Сонм новый теней, величавый, знатный; Их очи медленны и важны были. Слова немноги, голоса приятны. Мы к стороне нарочно отступили, Чтобы на светлом месте и высоком Увидеть всех, кому тут быть судили. Здесь на эмалевом лугу широком Явился мне великих душ собор: Как вспомню их, душа кипит потоком! Электру видел я — и с нею хор Троян и греков — Гектора, Энея; Там Цезаря сверкал орлиный взор. Камилла тут была, Пентезилея С другой страны, и древний царь Латин, Дочь при себе Лавинию имея. Там первый Брут, свободы дикой сын, И римских жен сияла тут краса; Вдали один был виден Саладин. Лишь только выше поднял я глаза, Смотрю: сидит в премудром окруженье, Всех мудрецов и мастер и глава. И все ему несут благоговенье. При нем Сократ и ученик Платон, А прочие в пристойном отдаленье. Тут Демокрит, кому весь мир есть сон И случай правит от начала века; Анаксагор, Эмпёдокл и Зенон. И Диоген, искавший человека, Диоскорид, природы свойств пытатель, Фалес, Орфей и нравственный Сенека, Эвклид и Птолемей, земли познатель, Ипократ, Галиэн и Аверрой, Великого великий толкователь... Я не могу припомнить весь их строй; К тому ж и труд меня вперед заводит; Для дела слов недостает порой. Здесь сонм певцов от нас уже отходит: Из мира тихого меня Поэт В мир, ветрами волнуемый, уводит: Иду туда, где тьма покрыла свет. Степан Петрович Шевырев, Из Данте Алигьери

Здесь Вы можете перейти к сайтам: Гражданское общество Город без наркотиков Тур-Экспресс Страницы радиоведущей Ближе к классике Кинокаталог "Лузитания" При подготовке материалов сайта используется информационно-аналитическая программа "Ойкос". "Ойкос" - самый быстрый доступ к информации! Сайт создан в системе uCoz