|
Вы находитесь на сайте «Литературный клуб» Спонсор ресурса: ООО «УЦММ» /Уральский центр механообработки и металлоконструкций/ |
|
Народы
Истоки
Сюжеты
Традиция Творчество Технология Антология Ежедневник Памятники мировой литературы |
Мессия
("помазанник")
|
- в религиозно-мифологических представлениях иудаизма идеальный царь эсхатологических времен, провиденциальный устроитель вечных судеб "народа божьего", посредник между богом и людьми и носитель высшего авторитета на земле, спаситель, приносящий с собой новое, исправленное состояние всего мирового бытия; в христианской религиозно-мифологической системе переосмысленный и преобразованный образ мессии (мессия-Иисус Христос) - ее смысловой центр. ___ В Ветхом завете нет разработанной, более или менее однозначно интерпретируемой и обязательной в такой интерпретации доктрины о мессии (положение меняется только на грани библейской и послебиблейской эпох). Употребление слова "мессия" далеко от эсхатологической концепции мессии (даже если иметь в виду, что мессианские образы обозначаются в библейских текстах различными терминами - "сын человеческий", Ветхий завет, Книга пророка Даниила 7, 13; отчасти "отрок Яхве" - Ветхий завет, Книга пророка Исайи 42). Слово "мессия" имеет в Ветхом завете хотя и сакральный, но совершенно бытовой смысл, будучи прилагаемо к царям Израиля и Иудеи (для примера: Ветхий завет, 1-я книга Царств 12, 3 и 5; 16, 6; Ветхий завет, 2-я книга Царств 19, 21; Ветхий завет, 2-я книга Паралипоменон 6, 42; Ветхий завет, Псалтирь 17, 51; 19, 7 и др.) или к первосвященникам (например: Ветхий завет, Левит 4, 3 - "священник помазанный" и др.), или даже к языческому царю Киру II как провиденциальному орудию Яхве, пользующемуся его помощью (Ветхий завет, Книга пророка Исайи 45, 1). ___ Сама идея мессии кажется стоящей в противоречии с пафосом ветхозаветного монотеизма, не допускающего никаких "спасителей" рядом с Яхве и не благоприятствующего представлению о каком-либо посреднике между Яхве и его народом. Исходя из этого, в образе мессии пришлось бы увидеть наносное заимствование (на мало подходящей для этого почве) из какого-то чуждого круга мифологем, скорее всего иранского (для сравнения: Саошьянт), типологическую параллель языческим фигурам героев-спасителей, фигуре буддийского Майтреи и т.п. Но тогда не понятно, почему учение о мессии не только заняло со временем очень заметное место в системе иудаизма, не только оказалось абсолютным центром христианских представлений, но и нашло буквальные соответствия в строго монотеистическом исламе (образ Махди, "скрытого имама" шиитов). Есть основания утверждать, что внутренняя неизбежность как самой идеи мессии, так и переосмысления в связи с этой идеей состава религиозных представлений в целом заложена в самой структуре религии Яхве, требующего со своего народа беспрекословной верности и особой "святости" на его историческом пути (особенно в будущие эсхатологические времена), недостижимых без вождя и проводника, без вмешательства сверхчеловечески сильного целителя, который обладал бы высшей мерой святости, то есть мессии. Древневосточная идеология обожествления царской власти закономерно трансформируется в контексте религии Яхве (не царь как бог, но бог как царь) в мессианскую идеологию: именно потому, что вся власть принадлежит Яхве, полномочия царя действительны в меру того, насколько его власть есть власть Яхве, и оба они как бы одно (для сравнения: слова Христа: "Я и отец одно", Новый завет, Евангелие от Иоанна 10, 30). Такова власть мессии, чей предок и прототип - Давид, как первый "богоугодный" (после "неугодного" Саула) царь "народа божьего". ___ Поэтому первая внешняя подробность, конкретизирующая образ мессии - его происхождение от династии Давида. Его приход - как бы возвращение Давида: пророки (Ветхий завет, Книга пророка Иеремии 30, 9; Книга пророка Иезекииля 34, 23-24; Книга пророка Осии 3, 5) называют его метафорически просто Давидом. Психологический фон такого отождествления мессии с Давидом - ностальгия по временам Давида как золотому веку еврейской государственности. Во всяком случае мессия - "отрасль от корня Иессеева" (Иессей - отец Давида), как сказано в мессианском пророчестве Ветхого завета, возможно, принадлежащим еще Исайе (8 век до н.э.) и говорящем о владыке, власть которого будет до конца чиста от своеволия: "и будет судить не по взгляду очей своих, и не по слуху ушей своих будет решать дела" (Ветхий завет, Книга пророка Исайи 11, 3; для сравнения: слова Христа - Новый завет, Евангелие от Иоанна 5, 30: "Я ничего не могу творить сам от себя... ибо не ищу моей воли, но воли пославшего меня отца"). Образ этого владыки имеет исторические, политико-патриотические измерения, но перерастает их. Мессия мыслится не только как восстановитель своего народа, усмиритель его врагов, объединитель разделившихся Иудейского и Израильского царств (Ветхий завет, Книга пророка Исайи 11, 11-16), но и как "знамя для народов", установитель всечеловеческого примирения (Ветхий завет, Книга пророка Исайи 11, 10). Оно распространится и на мир природы: "тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе; и лев, как вол будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на логово змеи... ибо земля будет наполнена велением Яхве, как воды наполняют море" (Ветхий завет, Книга пророка Исайи 11, 6-9). Черты умиротворителя в облике мессианского царя подчеркивают и другие пророчества: "Торжествуй, дщерь Иерусалима: се, царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Тогда истреблю колесницы у Ефрема (то есть Израиля) и коней в Иерусалиме (то есть в Иудее) и сокрушен будет бранный лук; и он возвестит мир народам" (Ветхий завет, Книга пророка Захарии 9, 9-10; ослица с осленком - символ смиренного миролюбия в противоположность боевому коню, как в рассказе о въезде Христа в Иерусалим). Наряду с этим существует традиция воинственного образа мессии, топчущего врагов народа Яхве, как виноградарь гроздья (для сравнения: Ветхий завет, Книга пророка Исайи 63, 1-6). Таргум Псевдо-Ионафана на стих Ветхого завета (Бытие 49, 10-12) говорит о мессии: "Он препоясал чресла свои и выступил на битву против врагов своих, поражая царей с князьями их, и окрашивая горы кровью убиения их, и убеляя холмы туком сильных; и одеяние его погружены в кровь". В таком контексте мессия рисуется всего лишь очень могущественным (и при этом "праведным") вождем своего народа, или, в универсалистской перспективе Исайи, вождем всего человечества, возможно, умиротворяющего его путем завоеваний. Виднейший представитель раввинистической учености своего времени рабби Акиба признавал мессией отважного вождя патриотического антиримского восстания 132-135 гг. Бар-Кохбу. Предельная точка политизирующего "приземления" образа мессии, возможная, правда, лишь у предателя своего народа, - перенесение Иосифом Флавием пророчеств о мессии на римского императора Веспасиана. ___ В противовес этому в талмудической, и особенно в мистико-апокалиптической, литературе выявляется (становящийся в центр системы христианства) мотив трансцендентного онтологического статуса мессии, в частности его предсуществования - то ли в предмирном замысле бога, то ли даже в некой надмирной реальности. Первая, более осторожная версия неоднократно повторена в Вавилонском Талмуде: имя Мессия входит (наряду с Эдемом, Гееной, престолом Яхве и т.п.) в число семи вещей сотворенных на 2000 лет прежде мироздания ("Песахим" 54 а; "Недарим" 39 б). В эфиопском изводе книги Еноха неоднократно говорится о предвечном и вечном мессии, который "был избран и сокрыт Яхве до сотворения мира и пребудет пред ним до скончания веков". Мессия, или его "свет" (для сравнения: Фарн в иранской мифологии) оказывается присутствующим при сотворении мира; равным образом "дух Яхве" как демиургическая сила приравнивается к духу мессии: "... И дух божий носится над водою, - это дух царя Мессии" ("Берешит рабба" 8, 1). В качестве "сына человеческого" (Ветхий завет, Книга пророка Даниила 7, 13), а в терминологии Филона - "небесного человека", то есть некой идеальной парадигмы человеческого образа как микрокосма и сотворенного с этим микрокосмом микрокосма, мессия сближается с Адамом до грехопадения (для сравнения: Новый завет предлагает доктрину о Христе как "последнем Адаме", 1-е послание к коринфянам 15, 45) и с Адамом Кадмоном каббалистической спекуляции. Как посредник между богом и миром мессия имеет черты Метатрона и через этот образ связан с Енохом - бессмертным солнечным царем правды начальных времен, дожидающимся у престола Яхве последних времен. В ессейских, отчасти иудео-христианских кругах мессия по его свойству метаисторической надвременности ассоциировался и с Мельхиседеком, не имеющим "ни начала дней, ни конца жизни" (Новый завет, Послание к евреям 7, 3). Важно представление, по которому мессия уже существует, но "скрывается", так что ему предстоит не родиться, но "явиться", раскрыть свою тайну. Это представление не всегда связано с мыслью о небесном предсуществовании; часто утверждается, что он уже родился на земле, например в день разрушения Иерусалима 10 Аба 70 года (по версии, приводимой в Иерусалимском талмуде, "Беракот" II 5а), но вынужден скрываться из-за грехов народа. В прикреплении момента рождения мессии к самой черной дате, которую могли представить талмудические авторитеты, выявляется мотив так называемых родовых мук мессии - бед и страданий неслыханной силы, долженствующих предшествовать прорыву мессианского времени. Уже для ветхозаветных пророков характерно умозаключение к светлому будущему от максимально темного настоящего (для сравнения: обещание в Новом завете явления "сына человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою" в дни бедствий и попирания святыни, Евангелие от Луки 21, 9-28). Однако приносимое мессией избавление покупается муками не только народа, но и самого мессии. Страдальческий характер носит уже невозможность для него явиться и действовать прежде определенного ему срока, его временная связность и полоненность силами зла. Мессия изображается иногда как прокаженный, сидящий среди нищих на мосту в Риме и непрерывно снимающий и надевающий повязки на своих ранах, чтобы в каждый миг быть готовым к выступлению по зову Яхве ("Сангедрии" 98а). Рим фигурирует в этом и аналогичных текстах именно потому, что столица цезарей (а позднее - столица пап) воплощала для евреев средоточие враждебной им мощи: как Моисей, избавитель от египетского ярма, был воспитан в Египте, так и мессия, избавитель от ига Рима, откроется в Риме. Но и тогда, когда срок его ожидания окончится, ему грозит искупительная смерть (для сравнения: Ветхий завет, Книга пророка Исайи 53, 8), в связи с чем в иудаической традиции возникает даже версия о двух мессиях - гибнущем и торжествующем (для сравнения: в христианстве учение о двух пришествиях одного и того же Христа - сначала на муку, потом во славе). Версия эта намечается в Талмуде ("Суккот" 52а со ссылкой на рабби Досу, 3 век н.э.) и получает развитие в позднейшей литературе. Сначала ожидается явление "мессии, сына Иосифа", который восстановит Иудейское царство, храм и храмовое богослужение, но обречен пасть в битве с полчищами Гога и Магога; его тело будет лежать без погребения на улицах Иерусалима (или будет погребено ангелами). Лишь после этого сможет выступить "мессия, сын Давида", который одержит окончательную победу над враждебными силами и воскресит своего жертвенного предшественника. Важный момент мессианских событий - участие в них пророка Илии; вознесенный на огненной колеснице на небо, он дожидается своего часа, чтобы готовить народ к пришествию мессии (для сравнения ветхозаветное пророчество: "Вот я пошлю к вам Илию-пророка пред наступлением дня Яхве, великого и страшного; и он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы я пришед не поразил земли проклятием", Книга пророка Малахии 4, 5-6; христианство относило эти слова к Иоанну Крестителю, пришедшему "в духе и силе Илии", Новый завет, Евангелие от Луки 1, 17; хотя и сам Илия является засвидетельствовать мессианское достоинство Христа в сцене Преображения). Илия накануне мессианского времени разрешит все споры о толковании Библии (талмудический трактат "Менахот" 45а и др.). Затем он сотворит семь чудес (приведет к евреям Моисея и воскрешенное поколение пустыни; извлечет Корея и его приверженцев из шеола; воскресит "Мессию, сына Иосифа"; явит утраченные еще со времен вавилонского пленения священные предметы - ковчег завета, сосуд с манной и сосуд для елея; явит скипетр, полученный от бога; сокрушит горы; откроет великую тайну). Далее, по приказу мессии он затрубит в рог (шофар), отчего вернется свет, ушедший после "грехопадения" Адама и Евы, воскреснут мертвые и явится Шехина. Архангел Гавриил убьет чудищ левиафана и бегемота для пира праведных в честь мессии. ___ В истории еврейского народа неоднократно выступали деятели, притязавшие на мессианское достоинство; подробности их жизни подвергались в осмыслении их приверженцев сильной мифологизации. ___ В христианских религиозно-мифологических представлениях образ мессии переосмыслен: политико-этнические аспекты элиминированы, предельно обобщены намеченные со времени Исайи универсалистские возможности. На место "избавителя" своего народа от его врагов христианство ставит "искупителя" человечества от его грехов. Исходной точкой христианства стал тезис, согласно которому прорыв мессианского времени уже начался с выступлением Иисуса Христа (то есть мессии), который пришел "в последние времена" (Новый завет, 1-е послание Петра 1, 20) и "победил мир" (Новый завет, Евангелие от Иоанна 16, 33). Поскольку, однако, эмпирическая реальность истории продолжала существовать, образ эсхатологического "конца" в христианской традиции был подвергнут удвоению. Мессия первый раз приходит "в образе раба", как учитель, исцелитель и искупитель, причем отказывается "судить людей", второй раз он придет "со славою судить живых и мертых" (текст Никейско-Константинопольского символа веры); спасение должно завершиться в эсхатологической перспективе загробного суда (Страшный суд) и загробной жизни. Мифологический словарь. |
|