Вы находитесь на сайте «Литературный клуб» Спонсор ресурса: ООО «УЦММ» /Уральский центр механообработки и металлоконструкций/ |
Истоки
Сюжеты
Традиция Технология Антология Ежедневник Памятники мировой литературы |
АЛЬПЕНГОЛЬД
(Елена Соловьева, Екатеринбург, повесть)
1
2
3
4
5
КРАСНАЯ ТЕТРАДЬ
17 сентября 1990. Записка на двери комнаты в общаге архитектурного института: "Срочно требуется женщина для совместного проживания".
___ …
___ - Как ты относишься к браку по расчёту?
___ Я, Жанна и Светка курили неожиданно погожим днём на парапете около Архитектурного института.
___ - Задумаешься тут. На Восточке выселяют блок в двухдневный срок.
___ - В ректорат что ли? Или палаточный город около общаги?
___ - Нет, на военную кафедру. Вон там, за забором. Комната на 25-ть человек. Подъём по горну, выход на лекции строем. Успеваемость резко повышается.
___ А всё-таки день сегодня на редкость. Даже солнце. Легко летать вместе с листьями под аккомпанемент тёплого ветерка. Перед фильмом "Так жить нельзя" заносит в незабвенный "Корпус "В" - комната 440. Здесь даже создано подобие уюта. Решётки двухярусных кроватей застелены спальниками. По рюкзакам, стоящим у стены, определяю, кто прибыл ещё. Зелёный "Ермак" - это Измоденов, которому наплевать на любую моду, в том числе и на спортивное снаряжение. К станку рюкзака вручную приделан широкий пояс - значит, был в горах. За столом один Сергей Евграфович, остальных носит по городу тёплым ветром. Но наш герой - "человек без эмоций". Его дневной план не может изменить внезапно появившееся солнце.
___ В уюте прибавилось: добыли осколок зеркала, привезена кем-то банка солёных грибов, на столе - три розы. О, цветы - свидетели нежных чувств. Я даже настораживаюсь - откуда это повеяло возвышенной сердечностью? Не Граф же Гришке их преподнёс, в конце концов. Но женское своё любопытство я сдерживаю. На подобные вопросы от Сергея Евграфовича ничего, кроме дежурной грубости я не получу.
___ В фильме "Так жить нельзя" автор правдиво и жёстко показывал нам нашу повседневность. Так ярко и правдиво, что зрители понимали - да, так жить нельзя. Но по окончанию сеанса шагали именно в эту, неприспособленную для жизни, реальность. В ожидании трамвая мы с Жанной затягивались купленными за 2 рубля пачка сигаретами "Полёт"…
17 сентября 1990. Сказка об осени.
___ ...
___ А началось всё: “Нет, Рычкова, ты не представляешь всей прелести города Михайловска! До слёз промокшие домишки с крышами, съехавшими набекрень. Ещё уцелевшие таблички с “ятями”, “скобяная лавка” и горожане в резиновых сапогах двух цветов - синих и коричневых. Нет, Рычкова, ты не представляешь, как прелестен Михайловск беспросветной осенью. А здесь в уборочном студотряде Архитектурного на меня все смотрят с удивлением, и, опасаюсь, скоро начнут ставить градусник и щупать лоб. В их бараке обнаружили желтуху, и я одна из 150-ти человек не желаю отсюда выбраться. Хотя, впрочем, и сама не очень понимаю, чем нужно заболеть, чтобы добровольно променять Крым с морем и виноградом на картофельные поля совхоза “Красногвардеец”, раскисшие от дождя. И более того, принимать как награду серость дней, уединённость среди серых стен и “тихую переступь дождя” за окнами палаты на 18 человек.
___ ...
___ Я спешила. Красные серьги позвякивали на бегу. Я толкалась локтями: праздник разноцветной улицы возбуждал, как зверя запах крови. Я спешила, подавив смутное беспокойство и желание остановиться.
___ - Едем в Крым! Экзамены я завалила! Едем завтра же. Смысла ждать нет, так ведь, Вовка?
___ И Вовка сворачивает билет до дома в самокрутку, а Скрыльников клубится убаюкивающим туманом:
___ - Если женщина начинает жить не эмоциями, а мозгами, какая же она женщина?
___ И вот я спешила, толкалась локтями, пробивалась в трамвай, стараясь не вспоминать о жёстких, но справедливых словах Сергея Евграфовича, которые, как всегда, шли в след моим собственным мыслям. Он начал об определённости и уверенности в завтрашнем дне, но грубо. И грубость эта, обретя самоценность, отделилась от смысла слов. Их логики я не слышала, чувствуя “бежать, бежать скорее, немедля”. И лихорадочно укладывала рюкзак, не забыв купальник и шорты. Но тут звякнуло окно, и словно ветер пробежал по затоптанному полу 523-ей. Кто-то тихо положил мне руки на плечи, я обернулась, разгорячённая, с красным лицом. Обернулась для того, чтобы отмахнуться, да так и застыла. На меня смотрела Осень.
___ Не помню лица, помню глаза, спокойные, как северная река или плывущие низко облака. Глаза впускали в себя, завораживали, втягивая весь красный бред мой, огонь обиды, искры раздражения. Я смолкала, влажное небо входило в меня и тушило пожары праздника. Слов не было. Но, почувствовав всё, я покорно побрела к двери. На автовокзале купила билет до Михайловска. Шторы и купальник из рюкзака выложила.
___ …
___ А теперь вот небо всё пытается упасть на холмы серыми тучами, и просёлочные дороги взорвали покой чахлой травы. Зато здесь так спокойно читать “Братьев Карамазовых”, и не надо думать об обеде, и можно не делать бесполезных попыток “увидеть последний раз” Сергея Евграфовича. А осень шепчет: “Просто - прислушайся и пойми. Кань серым камушком на самое дно моё, и я научу тебя - бесстрашию умирающих листьев, терпению земли. Чтобы обрести покой - растворись в покое моём. Ведь так мало надо: просто прислушаться и понять".
___ ...
___ Странное чувство и желание остановиться. Понимание того, что сумасшедшая моя дорога неожиданно и
стремительно пришла в тупик. Кончилась. Оборвавшиеся рельсы, насыпь, поросшая чертополохом и репейником. Неожиданная тишина и много-много серого неба. Осень, подобрав серую хламидку, хитро улыбается, сидя на заржавленной рельсе. Я подхожу и сажусь рядом. Рельсы исчезают, я - в колхозе “Красногвардеец” и читаю “Братьев Карамазовых”. Я больше никогда не буду жить в мужской комнате, я хочу дома, мне нужно одиночество, и я совсем не хочу не в Крым, ни на Кавказ.
20 сентября 1990.
Квартира жанкиных родителей в Челябинске.
___ Странный дом. Проколот насквозь острыми иголками вокзальных звуков. Здесь в каждой квартире, на лестнице и даже в закутке лифта живут обрывки пронзительных паровозных гудков, отсветы семафора и сквозняки с запахом рельс. Под цветными бумажками обоев - холодный монолит цемента, а в зеркалах мелькают надменно чужие отражения. Они там живут давно, хоть дому всего 4 года. Их привезли вместе со старыми зеркалами из тишины бараков. И им чужд здешний простор, сквозняк и вокзал.
___ …
___ Я вновь живу в весьма оригинальном месте - мастерской кооператива “Блок”, по соседству с палочками-телескопами и автоклавами. Комната похожа на пенал. Зато в ней есть диван, телевизор, плита и даже телефон, которым можно пользоваться после 8-ми вечера. Год одиночества, работы и повышенной солнечной активности.
21 сентября 1990.
___ …
___ Шурша фантиками листьев, я поднялась по железной лестнице и открыла тремя ключами дверь с потрескавшейся табличкой - “Киноаппаратная. Вход посторонним запрещён”. Я посторонней не была - тут моё новое жильё.
___ …
___ Помыла стены, расставила книги. Цветаевой, Ахматовой, Пастернаку, французским экзистенциалистам и прочим - неуютно по соседству с аппаратурой, проводами и техническими журналами. Неуютно пока и мне, но надо вливаться, жить этим. Молчать и учиться - другого выхода нет.
___ …
___ В клубе преобразования. Слышу о них урывками, не интересуясь.
___ - А бедные новички собирают картошку, спят спокойно и не подозревают, что учиться им уже не придётся. Перед Туюк-су отборочные туры, соревнования, Северный.
___ - Ха-ха-ха. До Туюк-су половина умрёт, а последний выживший умрёт уже в Туюк-су.
___ Сергей Евграфович делает своё дело. Я не вижу его работы, но ощущаю.
___ - У них будет как бы свой клуб, элитарное общество, человек 15. Все остальные - “банановая контора”.
___ Что ж, очень мило. “Банановая контора” как раз по мне, я не спортсменка.
___ …
___ Вот так. А солнце лупит по глазам. Оно ворочается, бурлит - в висках глухой шум крови.
22 сентября 1990. Контрольная запись.
___ …
___ Что это? Неужели жизнь? Потоком неосознанным, неостановимым. Как-то мимо, мимо. Есть остров клетчатого одеяла, мы сидим на нём с Жанкой. И остров нереальный. Или это новое: белыми, крепкими льдами смыкается около меня? Оно возьмёт в свой плен - и не вырваться. Да и не надо.
___ …
___ Песня боли - песня серебристых самолётов. Спета, иссверлила душу крылатым серебром и теперь - ржавым хламом. Это мы к зиме готовимся. И душу от боли молчанием спасаем. Но молчание-то не вечное, оно - истерзанное. Оно взорвётся рано или поздно потоками слов, которые там, в тишине, теперь кристаллизуются, яблоками растут, камушками на дно памяти падают.
23 сентября 1990
___ - Перемычка - приборы!
___ - 18-ть !
___ - А что 18-ть?
___ - А что приборы?
___ - Свердловскому политехническому институту - ура!
___ - Ура-а-а-а-а-а!
___ - Свердловскому горному - ура!
___ - Ура-а-а-а-а-а-а!
___ - Городу Свердловску - ура!
___ - Ура-а-а-а-а-а-а!
___ Это ночной траверз. Луны нет. Звёзды будто осыпавшиеся цветы. Днём - осень. От земли - запахи корешков, прелых листьев и сухого тепла. Струйки запахов перемешиваются, листья, кружась, летят, но ловить их так трудно. Домой возвращаемся в тамбуре, сидя на рюкзаках. Я до краёв полна смехом, ощущением здоровья и солнечной, не больной осенью.
___ - Натаха, я знаю, почему в Горном более тесный коллектив, они все в общаге живут.
___ Граф, обучая меня передвижению по скалам:
___ - Тут меня Бельков значком учил. Мы поднимали секцию из пепла, из руин! Руины были весёлые, но в горы ездили мало...
___ Тут он зависает на очередном карнизе, выходит и кричит:
___ - Лена, это легко, а у тебя и по спине напряжение...
___ Листья, вперемежку с солнечными бликами, летят, вальсируя. Музыка бабьего лета.
24 сентября 1990.
___ Перед Констанцией появилась миледи в красной накидке, с хозяйственной сумкой в руках. В сумке скрывалась бутылка дихлофоса и бальзам. Но Констанция этого комикса оказалась девушкой сообразительной, она оборонялась подсвечником, к тому же вовремя подоспели 4 мушкетёра...
___ Пронзительный сентябрьский вечер начинён острыми огнями. Они всюду. Колючие шарики висят, катятся, качаются. Часы на башне 1905 года бьют. И тёплый, округлый звон их так не похож на мокрую улицу, прошитую сквозняком.
___ Призрак одиночества. Оно не жжёт. Это - тиски, расписанные будни. Огня нет, и душа превращается в застиранную, линялую рубашку. Её до тошноты скребут хозяйственным мылом и штопают.
___ - Гришка, женщине нельзя больше 2-х лет быть одной
___ - Что?
___ - Нельзя одной быть больше 2-х лет. В ней столько умирает.
1- 3 октября 1990. Вечер абсурда.
___ ...
___ Кажется, ветер стих. А может, праздник кончился? Хотя, какой уж тут праздник. Так, порыв осеннего ветра. И дни, и лица слепили глаза яркими красками, скручивались в пирамидки смерчей и рассыпались, тихо шурша.
___ ...
___ “Мы живём - это абсурд. Мы компостируем в транспорте талон - это абсурд, ” - режиссёр перед постановкой объясняет то, что мы должны увидеть. Но его кривящийся нервно рот, небритый подбородок и очки, ощетинившиеся отражением люстр - всего лишь преддверье. А дальше... Дальше светом, музыкой, краской били мне по нервам. Но это ли абсурд Камю? Это ли “пустыни мысли”, населённые “фантастическими миражами, где репликами обмениваются надежда и смерть”?
___ ...
___ А вечер абсурда продолжался. В движение пришёл слишком большой пласт неопознанной энергии. Он требовал воплощения. Я держала под руку Вадика Стройкина, что-то взволнованно говорила, нас слепила огнями ночь и увиденное недавно, мы были слабыми, увлекающимися людьми. И на гребне искусственного вдохновения мне даже померещилось рождение настоящего...
___ ...
___ Действие развернулось на сцене КСП “Простор”, там, за шторой Стройкин устроил постель. Нашлись даже свежие простыни. Такой знакомый, голубой свет. Мне скучно и грустно. Я хочу, чтоб всё скорей кончилось, я снова ощущаю себя на репетиции, более того, я думаю совсем о другом человеке. Мы засыпаем, крепко обнявшись.
___ ...
___ Ветер стих. Как хороши деревья и дети в кучах опавшей, бордовой листвы. Как странно ощущать себя женщиной, хранящей остаток ночного тепла в набитом людьми троллейбусе с запотевшими стёклами.
___ ...
___ Дом, который сняла Паша, недалеко от общаги, в так называемом Шихане - районе деревянных домов, зажатых между автовокзалом и городком Вторчермета. Здесь грязь сократила владения пешеходов до тонких тропинок, здесь почти деревенские виды и лабиринты коротких, мало кому знакомых улиц.
___ А дом Пашин - ухоженный, с большой русской печью. Бедный, но чистенький и особо ласковый. Он точно качает в колыбели печного тепла, двуспальная хозяйская кровать скрипуча и мягка до безобразия и старинный буфет пахнет деревенским детством. Тут, оказывается, прижился Серж. Он сидит за столом в расстёгнутой рубахе. Перед ним варёная картошка, сметана и сгущённое молоко. Чуть погодя, Граф констатирует: “Ну, ему надо книжку почитать, полежать. А Павлине - чё? Она замужем была. А Серж человек слабый, энергии не хватает одному”. В этом году особенно суматошная, дождливая осень, без тепла и ласки бабьего лета.
___ ...
___