АЛЬПЕНГОЛЬД
(Елена Соловьева, Екатеринбург, повесть)
1
2
3
4
5
|
Год 1990.
По гороскопу: “Разочарование в дружбе вам заменит творческий подъём”.
12 января 1990.
___ Можно придумать себе жизнь так, а можно по-другому.
___ Можно носить в душе застарелую страсть, крепкую, как выдержанное вино, и совсем не прозрачную. И весну чувствовать не светлыми голубыми льдинками, а мутной, водой паводка - женской и сокровенной.
___ Можно знать, что поцелуй, это - не лёгкий трепет майских листьев, а простой вид тепла, являющийся следствием не любви (что это такое?), а добра.
___ Можно знать, что, ложась с человеком в постель, ты просто делаешь ему приятно, как улыбчивое “здравствуйте”, или накладываешь пластырь на какую-то душевную рану. Какую - знать не обязательно, ведь утром вы разойдётесь.
___ Можно знать, что иногда лучше просто погладить по голове, чем говорить много-много слов.
13 января 1990. Впечатление от этнографической экспедиции.
___ Этот старик родился в 1896 году. Теперь он умирал в гулком, деревенском доме, где жил один, и был знаменит тем, что дотянул до 94-х лет, написал письмо Ленину и всю жизнь вёл дневник. Вернее деловые записки: коровы, фермы, приплоды. Его жизнь, сухо законспектированная на пожелтевших страницах, пылилась в нижнем ящике комода. Ещё он построил дом, посадил сад, и вырастил двух очень забывчивых детей.
___ Меня он, видно, счёл ангелом, взял за крыло и долго, тихо просил передать куда-то, что сделал всё “для партии и народа”. А ещё хотел поведать о светлом своём сокровище, но беспомощно сбивался, не в силах пробиться сквозь языковой шлак передовиц своей молодости. В ящике стола, застеленного ветхой клеёнкой, лежал сумасшедшие ножницы, покрытые щетиной и ржавчиной, на столе тетрадь. “Жить дальше некуда, сегодня проснулся весь в моче”, - последнее, что было в ней написано. Может быть, он что-то ещё узнал о смерти, я не знаю.
15 января 1990. Выпав в осадок на Чайковского-63.
___ Иногда даже со злорадством думаешь: “Жарьтесь сами на вертеле своих желаний”. Тесно, тесно в коридорах и комнатах Корпуса “В”. Не люди - куски кремня, не общаются - бьются дуг о друга, и вместо тепла только синие искры. Вечные поиски “нежных и ласковых рук”, свободных ушей, понимающих глаз. Как, до бесконечности, однообразно.
19 января 1990.
___ Вечер за окнами Публичной Библиотеки медленно наливался синевой. Раскрытые ладони клёнов держали небо, где призрачно проклёвывались первые звёзды. Пытаясь озвучить Верхотурские храмы, я искала голоса тех, кто мог быть хоть когда-то в их стенах. И вот уже на страницах газеты “Зауральский край” за 1914 год бравый репортёр делится впечатлениями о поездке в “царство Симеона Верхотурского”, подробно описывая торжества, посвящённые открытию Крестовоздвиженского собора и переносу в него мощей Святого Праведного Симеона.
___ Скрываясь под псевдонимом “Никто-не”, он ругает железную дорогу, сравнивает вокзал со “свиным двором”, описывает богомольцев, прибывших со всех концов страны, восхищается роскошной сенью для мощей, пожалованной царской семьёй и увековечивает тот факт, что “представители печати не удосужились чести отобедать с епископом”.
___ Потом я заглянула в литературно-научный журнал учениц Первой женской гимназии Екатеринбурга за октябрь 1915 года: “Наш 20 век, - поучал их проповедник Новоспасский, - принёс нам много блеска, роскоши, гуманность, а живой любви, теплоты сердечной -мало. Мы отдаляемся от света Христова. Но нас зовёт ко Христу Вифлеемская звезда. И хотя мы не умеем говорить со звёздами, хотя нам непонятен их язык, но он зовёт нас к свету правды, познанию истины...”
___ А потом я замерзала на автобусной остановке, вспоминая, как весело проходили у нас в школе антирелигиозные вечера, которые проводила химичка Вера Павловна. Автобуса не было, как бы настойчиво не вытягивала его взглядами из-за горизонта продрогшая толпа. Я сплёвывала от злости на заиндевелый асфальт, ветер забирался под плащ, и очки уже искрились узорами. А мимо проезжали машины, в тёплом нутре он везли свет и музыку, но чтобы прокатиться - нужно платить мятую трёшку - одну из десяти, выданных до конца месяца.
___ Страну лихорадило. И скромная пионервожатая, замерзая на автобусной остановке, думала о Христе, о звезде, что почти две тысячи лет тому назад зажглась над Восточной страною. А в голове ещё почему-то вертелась песенка Макаревича:
|
|
А ближе к ночи
И эти и те
Будут друг друга искать в темноте.
Но выпито вино и бокал пустой,
Он снова перепутал и ушёл с другой.
И она ждала другого, но отправилась с ним,
Быть может, потому что темно или дым...
|
|
30 января. Проверка наличности.
Для Вадика Стройкина.
___ Как странно видеть чьё-то тело в синем, ночном свете и уже не помнить, что раньше вкладывалось в слово “люблю”. Потеряться совсем в нюансах его, переходах и превращениях, а жизнь дробит, дробит безжалостно цельные понятия, утверждая, что хаос - основа всего. Дребезги. Миллион сверкающих алмазно капель. И радость неожиданно находишь только в их праздничности, их радуга становится гармонией.
Для Жанки.
___ Мы пьём вдвоём. Мы не часто пьём вдвоём и редко видимся, мы и живём уже разным. И при встрече нам необходим минимум привыкания, после которого мы снова говорим на одном языке и чувствуем друг- друга. Мало? Нет. Среди всеобщих судорожных поисков тепла, понимания, внимательных глаз, добрых рук. В неверных сомнительных вылазках за неясными ощущениями и незнакомыми душами, живёт знание о тихой пристани, зелёной воде, крепком тыле - маленькой моей Жанке, которая с трудом переставляет ноги после бессонной ночи и, волоча по полу сумку, отправляется на экзамен.
___ - Стареем, Ленка, помнишь, как было раньше? Как мы из ничего умели сделать праздник?
___ Нет, Жанка, ощущение огромной усталости - болезнь роста. Я снова вчера ощутила в себе это, что странно среди коротких дней зимы, тяжёлых ранних сумерек, несвежего снега. Я попытаюсь объяснить, может, и тебе поможет. Это сродни весеннему, когда вспоминаешь, что проснувшиеся деревья, запах пьяной воды и блудливые кошки намного ближе и понятнее людей. Когда чувствовать начинаешь водой и солнцем. Я ощутила толчок. Именно сладкую боль почти физически, так, наверное, сок в марте бьёт в сердцевину дерева, парализуя и радуя, острым током вскрывая ещё не забывшие мороз сосуды. Жить, Жанка, жить. Ведь мы всё ещё растём.
1 февраля 1990.
___ Количество мелких не отданных долгов возрастает соответственно количеству случайных мужчин. Может быть, наоборот. Но две эти вещи находятся в прямопропорциональной зависимости друг от друга. Как правило, если присутствует одно, присутствует и другое.
___ Весело жить в стране анекдотов. Сейчас их особенно много повсюду. Зарисовка к портрету “русской души”: легко перенесли отсутствие мыла, сахара, стирального порошка, но исчезновение водки вызвало демонстрацию и комитет 29 декабря.
3 февраля 1990.
___ Год мы меряем не зимой, а летом. В этот раз я официально отмечу Праздник Нового 1 июня, и длиться он будет три месяца. А сейчас - середина года. Послесессионные каникулы. Пустой клуб. Полупустая общага. Утром в 524-ой отражение спящего Стройкина в зеркале. За Измоденовым не видно тени Танюши, о Сергее Евграфовиче, который опять поднимает планку своих возможностей где-то на Приполярном Урале, не осталось даже памяти.
6 февраля 1990. После просмотра фильма Сергея Соловьёва “Чёрная роза - эмблема печали, красная роза - эмблема любви”. Кинотеатр “Мир”.
Заметка в двух частях.
Часть первая.
___ Наконец поняла - чего хотелось: не хотелось реального. Вот этого неожиданно серого вечера, скучных огней машин, снега - чёрного у трамвайных рельс, самих рельс, самих трамваев. Хотелось только курить.
___ Через дурдом ко Христу. Ведьмы, черти, упыри. Зачем? Это давно не страшно. Разве может быть страшной повседневность? В которой живёшь, ищешь завтрак, едешь на работу, идёшь в институт? А вот дядя Кристмас - это новость. Потому что он - зелёный и серебряный, он - прозрачный, он - светлый. Потому что он - бескорыстный белый снег, который всё падает и падает на землю, делая её красивой и чистой, хотя бы на одно короткое утро.
Часть вторая.
___ Поцелуи бывают разные. Я люблю утренние, когда они - не уловка, не капкан. Они - бескорыстные. А желание тепла? Я уж не знаю, где там кончается тело и начинается душа. Они воедино, как и положено двум противоположным началам. Таким, как я и Измоденов, как моя теперешняя, абсолютно алогичная страсть к Сергею Евграфовичу...
9 февраля 1990.
___ Комнату 411 в шутку называли “самой мужской на этаже”. И громилы из студсовета, внезапно подобревшие в связи с повальной демократизацией общества, во время рейдов шутили: “Девочки, почему у вас так грязно?”. Хотя на двери корявым измоденовским почерком было выведено 5 мужских фамилий. Сегодня утро в 411-ой началось в 10 часов. Жанна (студентка архитектурного) наконец-то легла спать, Юра (любитель у-шу и китайского языка, будущий инженер-геолог) из принципа отправился на первую пару, Павлина (ужасно легкомысленная особа без определённого рода занятий) перелегла от Сержа на отдельную кравать, Оксана Плещевская (бывший студент-геолог и археолог в душе), отправилась на ЖБИ, где работала кладовщиком, Шура-дятел в орлином гнезде досматривал сны перед палеонтологией, Граф был в горах, Измоденов на Северном Урале.
___ Я, скромная пионервожатая, точно кукушка в часах, через каждые 30 минут интересовалась временем, отодвигая подъём. Наконец, явился Стройкин, прокрутил “Эстудей”, затем со словами “Мужики, поехали!” прокрутил его ещё раз и зарыдал на неожиданно сломавшемся магнитофоне.
17- 18 февраля, Чайковского - 63
___ - Сейчас будет красивый рояль...
___ А вокруг плескалось море. И чайки опустились на серый песок, и серый утренний ветер нёс запах йода. Море дымилось так, точно туманом хотело уйти в бессолнечное ещё небо.
___ - Ты, наверное, создана для любви...
___ Я? Море стремилось к небу. А я сегодня только родилась. Меня ещё не научили ни чему, я только-только ступила, отряхнув брызги , в серое йодное утро. Не на берег - на остров. Остров необитаем, он совсем крошечный, и море сейчас унесёт его в небо. А здесь есть ты, и ты говоришь мне, что я создана для любви. Значит, для неё я и создана.
___ Мои и твои следы на песке наполняются водой, превращаясь в осколки зеркала. Но мне не жалко разбитого стекла. Я не знаю себя, я не помню себя, я не хочу видеть себя. Ты - моё зеркало, и ты скажешь мне какие у меня глаза, какие ресницы, какие руки. Ты говоришь - нежные и красивые.
___ Значит, они нежные и красивые. А зеркала врут, они ведь не видят нежность. И море уже подняло остров в воздух, а сумасшедший друг Мефистофиля за стенкой не подозревает, что в соседней комнате плещется вода, потолок имеет шанс быть проломлен и крыша снесена, ведь остров уже поднялся в воздух.
___ Он поплывёт над городом, которого я не помню. Ты можешь называть его как угодно, и я тебе поверю, даже если дно покарябает шпиль на площади 1905 года. Когда ты сидишь так, твои волосы касаются лопаток, они чёрные, как смоль, и , слава богу, я не знаю, что такое одежда.
___ - Ты сказала: “Карие глаза, нет, послушайте, карие глаза”. Тебя не слушали, а ты говорила: “Карие глаза -это кровь юга, а голубые - север”.
___ Я ? Говорила? Я только сейчас родилась. Но если ты помнишь, значит было. И что такое карие? После вавилонского столпотворения люди перестали понимать друг друга, но если глаза у нас одинаковые, мы когда-то говорили на одном языке. Думаешь, Бога придумали люди? Он родился так же, как сегодня родилась я. Он соль и смысл той земли, что родила его. Он как ребёнок похож на свою мать: на её траву, на её деревья, на её небо и воду, на её горы…
___ Я не знаю, что такое счастье. Ты сказал: “Я счастлив”. Значит, это так и есть. Я родилась, когда ты был счастлив. “Мне хорошо с тобой”. Кто это сказал? Ты? Я?
___ -Знаешь, что такое ухо? Нет? Неужели нет? Ухо –это ребёнок. Смотри: мочка-голова, вот позвоночник. У него есть глаза, и если проткнуть неправильно, можно ослепнуть. Неужели не знала? А что ты знала?
___ Я не знала ничего. Меня сегодня вынесло море, но уши у меня почему-то проколоты…
___ - Пошли третьи сутки. Я знаю тебя три дня. Сейчас где-то палят пушки, ведь я знаю тебя уже целых три дня.
19 февраля 1990
___ Чуда рождения новой жизни не произошло. Пока-пока, Влад, по прозвищу Ужас поколения, с десятью цепочками на шее. Я, правда, не хотела тебе сделать больно.
2 марта 1990
|
|
Густые сумерки легли весной на город бледный
Автомобиль пропел вдали в рожок победный
Глядись в немытое окно, к стеклу прижавшись плотно
Глядись, ты изменил давно, бесповоротно…
…
Снова в мир весна кинулась
И я поверить отважился
Будто время вспять двинулось
Или это мне кажется…
Будто бог нажал клавишу
Всех желаний несбыточных,
Но: только я не хочу видеть нас давешних,
Непохожих на нынешних.
|
|
___ Я больше не люблю “Аквариум” в тихом, ночном клубе, мне безразличен и тихий, ночной клуб, я больше не старшая пионервожатая. Я снова ни где не живу.
___ Но “Бог” нажал клавишу. И, слава Богу, 7 марта я уеду в горы.
9-10 марта 1990 г. Алма- Ата. (Стеклянный вокзал).
___ Однозначно: Бог потом. Сперва залитый голубым серебром гребень Азовки, и тёмный силуэт сосны, да волны Уральских гор до горизонта.
___ А утром - глухо ухает филин. Я думаю сквозь сон: не к добру. А синие, густые звуки всё падают с сосны на землю. Это значит – я убегу, без слов. Оденусь в хрустящей от утренника палатке и по синему снегу, ещё хранящему цвет ночи - к дороге. Трусливо? Нет, разумно.
___ А Сергей Евграфович, чьё лицо и тело, я всю ночь учила наизусть на ощупь, донесёт потом мой рюкзак до аэрофлотовского экспресса. Пожмёт мою мужественную руку и в аэропорт не поедет.
___ Серые мартовские лужи города сменит чёрный лёд луж взлётной полосы, потом дождь в алма-атинских лужах. Снова:
|
|
Под крылом стал город
Созвездием огней,
И купол неба вспорот
Дорогою моей…
|
|
___ Наш дурдом (к.411) сменил сцену, разместившись среди декораций под вывеской “Сборы в Туюк –су”. И чертёнок Флорида, и ангелоподобная девочка Танюшка, и Измоденов, и дятел Шура, и все-все –все.
14 марта 1990.
___ - На вершинах снежных гор серебро слитками
___ - А, может, шоколад плитками?
___ - Ну, как девочки, назагорались?
___ - Ничего, синенькие.
___ - Ленка. Где карабинный тормоз?
___ - Ты и так тормоз, без всяких карабинов, отделение тормозов…
___ - Ничего себе единичка. И чего мы так попухли?
___ - Так высота 4 тысячи.
___ Скалы, лёд. Наша первая в этом сезоне гора – рыжая Маншук Маметова. Интересно всё-таки, зачем людям это надо?
15 марта 1990.
___ Бредни города. Товарищи инструктора в день отдыха спускаются к жёнам, вниз.
|
|
- Господи, прошу тебя,
С неба его трахни,
И тогда я, Господи,
Подстригусь в монахини…
|
|
___ (Это Ленка Рычкова тащит паленья).
___ - Женский день?
___ - Светлой памяти дня восьмого марта посвящается…
___ Бредни города. Размышления о Боге, об обществе исторического маразма, квартирные и прочие проблемы. Бредни города. О чём думаешь, пробираясь между синими тенями тянь-шанских сосен? О чём вспоминаешь?
___ “Будто послушник хочет к Господу, ну а доступ лишь к настоятелю”. А вот это и есть доступ без посредника к настоящему. Цельное, настоящее, не больное. Никаких измышлений, только горы. “Горы спят, спокойствием собственным скованы”. Иногда глухо рычит снег, отслаиваясь, как шелуха, и горы обнажают коричневые бока – греются. А мы должны приспосабливаться к их ритму, их строю.
___ Вот с весёлым стуком полетели в горную речку камни с обрыва: это – друг Мефистофиля со своим притоном и чёртом Василисой, Влад, общага архитектурного. Раз – и всё. Ненужное - в весёлую, горную речку.
___ Вот зловеще шурша, медленно ползёт язык снежника. Это - хуже, это – больное. Это – Измоденов, Татьяна подсознательное, мутное беспокойство. Медленно. Но верно. К чертям – в мутные мартовские ручьи.
___ А в “серебряном вагончике”, где мы проживаем, марево печного тепла и борща. На клеёнке стола – чайник. Ботинки, фонарики и рукавицы висят гирляндами. Местный знахарь Толик у рации безуспешно четвёртый час вызывает “Компас-5”. Новички спускаются с Альпенграда, а у нас завтра “двойка”.
___ Вот и всё. И я счастлива в этих днях. Спокойно и бесконечно.
18 марта 1990.
___ В какие схему уложить существо своё? Да оно уже уложено. От утренней электрички до гудящего аэровокзала. Я привыкла жить между приездами и отъездами, вечными сборами рюкзаков. На вокзале 411, где койки поставлены для всех проезжающих.
___ - Ленка, ну ты же знаешь, что круг моих мыслей ограничен авторской песней.
___ - А весна и в горах пахнет тем же.
___ - Чем же это?
___ - Мокрым снегом…
25 марта 1990. Поезд “Алма- Ата –Ленинград”
_______ Час настал -
_______ Пора лететь…
___ “На крыло - и в долину, ” – смеётся Ленка Рычкова. Погода - синь с золотом. Горы – голубые. День – воскресный. И поднимающиеся вверх, в “Чимбулак”, кто с удивлением, кто с улыбкой слушают наш прощальный концерт. Это мы собрали рюкзаки и “встали на крыло”. Вроде грустно, но птичьи наши души радуются солнцу, воле голубых гор, весне. “Воля, воля, воля и не вернуться нам назад”.
28 марта 1990. Возвращение.
___ Встречающие – есть. Мои давно здесь: онемевшие, вросшие в гудящую от поездов землю чахлыми клёнами.
___ И город уже нашёл меня сквозь вагонное стекло, залитое грязью странствий, и расстреливает в упор острыми шариками огней.
___ Флоридку встречает Лёнька с пятью бордовыми розами. Берёт её рюкзак.
___ А раскрытые ладони моих клёнов без остатка заняты мокрыми сумерками свердловской весны.
___ Люблю перрон. Люблю вокзал. Они не засыпаны осколками моих иллюзий. Я проношу над ними в состоянии эйфории всех своих смертничков, розовых, голубых и всегда нежных, дальше. Кладбище за чертой вокзала. Там:
___ где шкатулка города щедро раскрывается, переливаясь огнями;
___ где в общаге архитектурного, под вывеской: “Жанна, я люблю тебя. Вовка”, действительно, живёт Жанночка и ждёт Славу;
___ где Влад, уперев палец мне в плечо, говорит о женщинах Иудах;
___ где Любка, беременная от Графа, выходит замуж за другого, убегая от любви;
___ где Бельковы до свадьбы спешат сдать петрографию;
___ где Сергей Евграфович ушёл на Приполярный;
___ а подарок Валеры – значок спасотряда – теряет теплоту.
1-2 апреля 1990. Копейск. Что такое женщина?
___ …
___ Ничего не изменилось в этом городке! Так же, пройдя из одного конца проспекта в другой, плавится в сковороде заката оранжевое солнце, перегородив шоссе на стыке с горизонтом. Так же в оранжевый дым уходят люди и въезжают машины, становясь чёрными точками в преддверии небытия.
___ А вечером я шатаюсь по акварелям своего детства. Асфальт вторит мне серебряным позвякиванием. Я остерегаюсь резких движений, боясь разбить эти прозрачные сумерки, сломать невзначай кованные ветки. Апрель – фарфор, серебро, акварели.
___ Встречаюсь со старыми приятелями, точно листаю старый фотоальбом. Мной движет чувство ленивой сентиментальности. Ничего более. Живой жизни тут нет. Да и во мне ищут отблески минувшего. Ни и их нет. Увы, увы.
___ Что же есть? Знакомые светильники городских огней, да въевшийся в память шум ночного шоссе за окном. Светофоры, что с наступлением сумерек до утра мигают только одним, жёлтым, глазом, обещая чудо, которого не произойдёт. “Раз-два-три, раз-два-три”.
___ Женщина…
___ - Женщина не несёт прогресса, - это, естественно, Измоденов. Мы едим дрянное мороженое и пьём дрянной кофе в дрянном месте. Его познания о женщинах всё пополняются, выводы всё совершенствуются и тоже эмпирическим путём:
___ Почему вы все такие глупые? Даже лучшие экземпляры…
___ Ох, уж этот вечный Измоденов. Ох, уж этот пьяный день. Мне жаль Измоденова, потому что во многом он прав. Давний вопрос: “Знание есть счастье?” Но не для меня.
___ Прогресс, позиции, идеи, принципы – одёжка, чешуя, когда меня переполняет солнце. Пришла весна. И теперь мне ближе блудливые кошки, мне интересней запах не родившейся травы…
___ Ухал филин. Синие, густые звуки падали в снег, ещё хранящий цвет ночи и холод зимы… Я должна была взорваться, как бутылка шампанского: в моих пальцах струилась давняя страсть, тяжёлая и непрозрачная, так похожая на выдержанное вино. Губы набухали ею, грудь… Как странно чувствовать в себе женщину.
6-7 апреля 1990. Эпиграф: “Судьба человека – это нрав его” ( Кто сказал? Не помню.)
___ На золотистой зебре этого дня я доехала до финиша. Золотистая полоса – прогретый солнцем и пахнущий сосной воздух. Голубая полоса – дуновение снега и уцелевший случайно лоскут зимнего сквозняка. Шастая среди этих полос, я была счастлива. Бездумно, но глубоко – до самого дна. Мне нравились снежные веснушки – рыжие кусочки тонкой сосновой коры и бороздки старости. Мне нравилась весенняя лёгкость наших женственных пейзажей. И ручейки на теневой стороне Чёртиков.
___ Улыбаясь и напевая, добралась я до вечера. Зебра моя погрустнела у Корпуса “В” и медленно, начиная с золотых полос, растаяла.
Финиш.
___ Человек-легенда (Сергей Евграфович, вернувшийся с Приполярного), склеивая фильм, говорил Юре: “Ну-ка, разберись с ней. Совсем бояться перестала”. А я отвечала “сволочи…изверги” и искала ножницы. Радость встречи уходила, таяла, оставались нервные толчки. Неумолимо жестоким прибоем (чего?) меня неотвратимо било об эту скалу (Сергея Евграфовича я имею ввиду). Участь мёртвых водорослей и дохлых рыб. Но я то была живая. И мне было больно. А прибой зверствовал. Раз – я под каким-нибудь предлогом открываю двери 411-ой, два –отлив – ухожу. Потом по новой. Нет сил: ни уйти, ни остаться.
___ Усталость и раздражение. Учащённое дыхание на сером, грязном песке, скользкая галька в судорожно сжатых кулаках. Прибой отпустил только в тишине чужого уюта, где на меня снизошли покой и сознание собственной глупости. Застарелая страсть и детские комплексы – страшнейшая смесь.
7 апреля 1990.
___ Сегодня на повестке дня.
___ “Ребята, давайте любить друг друга, сквозь ненависть и все наветы. В порыве нежности ко всем. Граф. Ночь с 5-ое на 6-ое”.
___ “Разгильдяи всех мастей! Приглашаем на торжественный гадюшник. (Бельковы)”.
___ “Собрание-разбор для всех, кто был в марте в Алма-Ате, состоится…”
___ “Лекция на тему “Проблемы безопасности в альпинизме” (Сергей Евграфович)…”
___ “Кому нужна стропа, обращаться…”
___ Обращаться, состоится, давайте, любить… Мир движем глаголом, я слишком люблю прилагательное.
___ 9 апреля 1990. “И каждая пробка нацелена в лоб”
(отчёт о “торжественном гадюшнике”)
___ …
___ Если не рыться в цветной куче эмоций, остатках Праздника, а сосредоточиться на жёстких конкретных фразах.
___ Сергей Евграфович: “Чем больше человек способен управлять своими эмоциями, тем больше он человек”.
___ Граф: “Любовь – это скотство, унижение. Полное отсутствие контроля над своими поступками. Унижение”.
___ Любка: “Хорошие вы ребята, но устала я от вас. И, слава богу, что уезжаю”.
___ …
___ Что у меня: брызги, дребезги, осколки.
___ Лепестки засохших роз, бычки, блевотина на полу, винные лужи на столе. Ах, когда кривая этой жизни с размаху врезается в Праздник! В какие яркие краски рядится она! И как потом серый ветер равнодушно треплет цветные лоскутья!
___ …
___ Граф о Танюшке, резвящейся на кровати около Измоденова: "Что вы к ней пристали? Счастливая женщина! Унижение, нет, какая ей разница? Счастлива. Примитивно”.
___ Он же о том же: “ А что надо-то? Припасть ухом к родной груди”.
___ Измоденов: “Приятные твари эти женщины. Руки так сами и тянутся”.
___ Бутусов: “Мы в любой заготовке обязаны увидеть деталь”.
___ ...
___ А Любка не от любви бежит, от конфликта, что скрыт в этих трёх. От спора, который они сделали вечным фоном всеобщих отношений. Любка бежит туда, где есть однозначное слово “люблю”. Яблоки и розы по утрам, как конкретное подтверждение сказанного. А так же фата и кольца, которые эти трое считают пошлятиной и пережитком.
___ ...
___ Граф: “Человечность подразумевает развитие? Не так ли?”.
___ 17 апреля 1990 года.
___ В ночной, тихий альпклуб - весенний ветер с дымом прошлогодних листьев. Свежее касание вечности. Маленькая капелька. Вербы мои из серых мышиных шариков превращаются в жёлтые цветы. Растут, жадно зеленея, в банке. Верят днём солнцу, а сейчас свежему касанию вечности, что пахнет горько пеплом.
___ ...
___ Смотреться, как в зеркало, в окно вагона. Нет, на нём не подтёки грязи, это - звёздная пыль сгоревших от внутреннего тепла дорожных звёзд, серебристая стружка уставших рельс. Сколько моих дорожных звёзд обливало эти стёкла, разбиваясь о них вдребезги: наглые - зелёные, предупреждающие красные, привокзальные ожерелья подслеповатых фонарей, и та, самая маленькая и неяркая у края горизонта.
___ В липкой усталости качается вагон. Призрак случайного города качается жёлтым цветком, становясь продолжением сна... Это - поезд, это- дорога. На одном конце - хорошо знакомые люди, на другом - сомнительная встреча. Она ли эта маленькая, неяркая звезда у самого горизонта? Я не знаю. Мне это только снится.
___ ...
___ Есть ещё самолёты. Хищные серебряные птицы. От них гудит воздух. Там есть черта и зелёный глаз, куда не пускают провожающих.
___ - Молодой человек, вы летите?
___ - Пропустите же, в самом деле.
___ - Не загромождайте дорогу.
___ Ещё там шампанское льют на серый асфальт. И почему-то снова праздник: с яблоками красными, шоколадом и красными цветами. Это - Любка уезжает. Навсегда. Со свадебным платьем в рюкзаке.
|